ЩЕРБИНА Ф.А. Собрание сочинений. Том I. Глава I. Моя детская Деревянковка

Щербина Федор Андреевич. Собрание сочинений. Серия I. Неизданные сочинения: в 6 т. – Т. I. Пережитое, передуманное и осуществленное: в 4 т. – Т. I. / Сост., науч. ред., вступ. ст. В. К. Чумаченко. – Каневская; Краснодар; Москва, 2008. – 504 c.: ил.
Фонд памяти Ф.А. Щербины, 2008. Жанры: Мемуары, воспоминания и другие биографические материалы.
Аннотация:
Первый том воспоминаний Фёдора Андреевича Щербины издан фондом его памяти при поддержке Благотворительного фонда «Вольное Дело». Издание осуществлено тиражом в 1 тыс. экземпляров в станице Каневской – центре района, в котором находится родная станица историка – Новодеревянковская. Ответственный редактор и автор предисловия – В.К. Чумаченко, кандидат филологических наук, профессор, зав. кафедрой Кубанского государственного университета культуры и искусств. В подготовке книги также принимал участие директор станичного музея Ф.А. Щербины А.В. Дейневич.
Щербина Ф.А. Собрание сочинений. Том 1Полный текст аннотации:
Сын станичного священника Фёдор Андреевич Щербина – известный общественный деятель, историк, основоположник российской бюджетной статистики, член-корреспондент Российской Академии наук, член Кубанской Рады, глава Верховного суда Кубанской народной республики, поэт и писатель. Собрание сочинений выдающегося российского статистика, социолога, казачьего историка и этнографа Ф. А. Щербины (1849–1936) открывает публикация его четырехтомных воспоминаний «Пережитое, передуманное и осуществленное», создававшихся в эмиграции, в Праге. В эмиграции Щербина написал четыре тома своих воспоминаний «Пережитое, передуманное и осуществлённое», но только первые три из них успели увидеть свет до его смерти в 1936 году. Первый том посвящён его родной «Деревянковке», её истории, детским годам, семье, станичным обычаям и традициям. В книге воспроизведены яркие картины изни черноморской станицы 1850–1860-х гг., свидетельствующие о несомненном литературном даре автора.
Книга рассчитана на широкий круг читателей: исследователей истории и культуры, студентов, учащихся старших классов общеобразовательных школ и воспитанников кадетских корпусов – всех, кто интересуется казачьим прошлым Кубани.
25 декабря 2008 г.
Содержание первого тома:
Моя детская Деревянковка.
Историческая справка.
Битва казаков с черкесами.
Горе командира.
Разжалование командира.
В учебной команде.
На излечении.
Семейный мир и воспоминания об отце.
Семейное событие.
Наша царина и проказы трех маленьких лошадок.
Явтух.
Охтиан.
Касалапа Оксана.
Матушкина богадельня.
Пластун Костюк.
Мое знакомство со станичной громадой.
Крайчаны и гребельцы.
Набока и Москаленко.
Поход на хутора.
Отец Юрий.
Сестра Марфа.
Старощербиновская ярмарка и старощербиновская бабушка.
Дядьки Шрамы и поездка на Ахтари.
Родич Стрига и порт Ейск.
Что делалось у казаков в станице и вне ее.
Благородное сословие и есаул Слабизьон.
Рождественские святки.
Пасхальные святки.
Деревянковские игры и зрелища.
Бабочки-стрекотухи у Андриановны в гостях.
Деревянковский фольклор.
Комментарии автора к I-ому тому воспоминаний.

Глава 1. Моя детская Деревянковка
Я родился 13 февраля по старому стилю 1849 года. Многое пережил я на своём веку; хотелось бы передать пережитое возможно ближе к действительности.
Начну с места моего рождения – с Деревянковки. Это казачья станица бывшего Черноморского казачьего войска, как названо было возобновлённое в 1787 году за рекой Бугом. Войско Запорожское, переселённое в 1792 году в северо-западную часть нынешнего Кубанского края. Край назван был Черномориею, а население черноморцами.
Я живо представляю себе свою детскую Деревянковку, не нынешнюю огромную и многолюдную, а прежнюю, в которой в первый раз я увидел Божий свет, людей и природу, и которая долго потом рисовалась мне в радужных красках детских воспоминаний.
Тогда мне казалось, что лучше Деревянковки нет места в мире; признаюсь, даже теперь я люблю эти чистые детские воспоминания. Вдумайтесь в представления об этом естественном детском чувстве привязанности к родине – и вы поймёте меня. 
Сельское подворье.
Когда я начинающим жить, воспринимать и понимать явления ребёнком смотрел из своего двора на убогую деревянную церковь с зелёными куполами и мутно-жёлтыми крестами, то мне казалось, что «наша церква» представляла собою нечто особенное, величественное, из ряда других зданий выходящее. И это приятное, очаровавшее меня в детстве впечатление крепко засело в моём мозгу навсегда так, что вне Деревянковки оно оставалось для меня длящимся, приятным и, несомненно, возвышенным пережитком. 
На станичной улице.
Когда я в первый раз дошёл «до високоi могили», находившейся в полуверсте от нашего двора, то я думал, что совершил что-то большое в своей жизни. Я был так мал и слаб, что лишь с помощью старшего брата, держась за его руку, совершил это путешествие. То, что происходило на кургане, произвело на меня необычайное впечатление. Здесь я увидел трёх неизвестных мне парней, которые скакали на одной ноге с вершины кургана к его подошве. Сначала я не понимал, что и зачем делают эти парни, но когда на моих глазах, при громком хохоте парней, полетел кувырком мой старший брат с кургана, попробовавши скакать на одной ноге, то скачущие и не падающие фигуры парней вызвали в моём сознании впечатление чего-то чудесного и увлекательного. И это, неожиданно поразившее меня впечатление, также гвоздём вошло в мою голову, которая невольно заработала от полученных впечатлений. 
Меня поразило падение брата, которого я считал самым сильным и ловким в среде его сверстников. Никто из них не мог побороть его. «Грудки», комья земли или глины, он бросал «вище, нiж хлопцi», а на речке он так ловко пускал по поверхности воды черепки от посуды или осколки от жжёного кирпича, приговаривая: «бабо! бабо! перевези дiда, а як не перевезеш, то й сама пропадеш!», что его «дiд» долго и долго делал рикошеты по воде и все хлопцы в один голос кричали: «от так дiд! а ну, Василю, ще!». И вдруг три парня, легко скакавшие по скату кургана на одной ноге, делали то, чего не мог сделать мой брат. Это поразило меня и заставило призадуматься настолько, что придя домой, я немедленно принялся скакать на одной ноге; несколько раз при этом самостоятельном опыте падал и, при одном падении, так хватил лбом о косяк двери, что на лбу «аж моргуля скочила». Хотя она несколько дней побаливала-таки изрядно от малейшего прикосновения к ней, но я не плакал при падении и не жаловался потом на боль, а только махал рукою и проникался желанием «нехай, нехай болить, а я навчусь скакать на однiй нозi». 
А когда с вершины кургана я глянул на окрестности и глазам моим представилась широкая беспредельная степь, с пасущимися на ней животными и таинственными очертаниями степного миража, то моему удивлению и очарованию не было границ. Я увидел целый новый мир, дёргал брата за полу и, молча, тыкал пальцем в пространство. «Що, що там таке?» — спрашивал меня брат, а я только восклицал: «Дивись! Дивись!».
Долго потом вся моя детская черепашья прогулка «на велику могилу» рисовалась мне в радужных красках виденной в целом. Деревянковки, скачущих на одной ноге парней и широкого простора степей. 
Из таких-то впечатлений, путём ассоциации их, слагалось одно общее чувство влечения и любви к Деревянковке и ко всему, что было связано с ней. Река и степи, курганы и балки, животные и птицы, люди и их поведение, наконец, сама Деревянковка, будили во мне родственные с нею впечатления красоты и близости, и тем ярче оттенялись и окрашивались эти впечатления в моей памяти, чем теснее были связаны с ними совершённые мною действия в наиболее охватившие мой ум и чувства моменты восприятий.
Во мне долго возбуждало чувство гордости или удовлетворения, — не знаю, как точнее выразиться, — но я хорошо припоминаю тот пригорок у проходившего внизу его «бакая», то есть вырытого водою русла ручья, где я незаметно подкрался к пригорку и выстрелом из ружья повалил впервые убитого мною «великого кулика» — кроншнепа. Пристрастившись впоследствии к ружейной охоте, я всегда с каким-то удовольствием вспоминал этот выстрел, причём, ярче всего мне рисовался тот пригорок, на котором пал жертвою моей охотничьей страсти «великий кулик» и момент падения его, когда он повалился набок «как подкошенный».
На гребле через р. Албаши.
Точно также в данную минуту мне живо вспоминается то детское обаяние, которое возбудил во мне изгиб степной речки, где я и мои сверстники, ловя маленьким бреднем раков, поймали вместе с раками и мелкою рыбою двух больших карпов. То были первые большие рыбы, пойманные при моём дирижирующем участии. Почему именно это обстоятельство, а не другие, когда приходилось ловить больших коропов сотнями, крепко засело в моей голове, трудно теперь судить, но оно много раз снилось мне потом в зрелом возрасте, причём, во сне ясно рисовался речной изгиб, бухточка, в которой произведена была удачная ловля и сильно бушевавшие «в матне волока» карпы. «От так балабани!» — закричали тогда мы все хором.
И еще с большей живостью охватывают меня воспоминания о том, как бывало я, брат, сестра и наш сверстники несёмся с кувшинами в руках в степь за клубникой. Соревнование, казалось, удваивало наши рвения. Один перед другим мы наперебой старались поскорее наполнить ягодой бывшие у нас сосуды. И когда по счастливой ли случайности, или вследствие моей живости, я первый наполнял клубникой свой кувшин и торжественно провозглашал: «а у мене вже повний глечик!», то чувство удовольствия приятно щекотало моё детское самолюбие, а вместе с тем ярко запечатлевалось в памяти то место, где я находил наибольше крупной клубники. В голове невольно оставалось твёрдое желание побежать в это место за клубникою и в следующий раз или даже в следующие годы, а самоё место непременно превращалось в что-то ценное, привлекательное.
А сколько радости и удовольствия доставляли мне короткие поощрительные замечания моей матери, когда мы приносили домой полные кувшины клубники! «Гарна ягода, — ласково говорила мать, — гарнi i ви у мене дiти», а я буквально горел от удовольствия.
Да и как могло быть иначе, когда я страстно любил мать и готов был всё сделать за её ласку, а эти ласки в обилии сыпались на меня в Деревянковке, когда я был при матери. Я, по крайней мере, не могу отделить любви к матери от любви к Деревянковке, так слились у меня воспоминания о родной матери и о родной станице. Здесь, в этом единстве влечений к родным людям и к родным местам, несомненно, надо искать тех сложных и разнообразных сплетений мысли и чувства, из которых сложились светлые воспоминания о моей славной Деревянковке.
Я не могу представить себе своего детства без Деревянковки, а Деревянковки без отцовского дома, реки, степей, церкви, людей и, главное, без моей милой любящей матери, давшей мне жизнь в Деревянковке.
Постараюсь по возможности точно, в реальных условиях пережитого, насколько сохранилось оно в моей памяти, передать лишь отдельные, наиболее характерные и лучше других запечатлевшиеся эпизоды из моей детской жизни.

Комментариев нет:

Отправить комментарий